«В графике использования женщин написано: с 10 до 11 - Фатима, с 11 до 12 - Лейла»
Лишь немногие знают о том, что в действительности творится на территории Сирии, захваченной ИГИЛ (запрещено на территории РФ). В их числе основательница монастыря, номинант на Нобелевскую премию мира матушка Агнесс Мариам ас-Салиб. Монахиня на протяжении последних лет собирала документальные доказательства зверств боевиков. Мы побеседовали с Агнесс Мариам об ужасах джихада - в том числе сексуального.
«Я видела озера крови», - говорит она. Матушка Агнесс Мариам - один из главных врагов ИГИЛ, и за ее голову боевики назначают баснословную цену.
На днях матушка Агнесс приехала в Россию - она стала обладателем премии «Фемида-2015» (за проведение в жизнь международных гуманитарных законов), приуроченной к 70-летию ООН и 25-летию образования РФ. «Для меня это большая честь. После я вернусь в Сирию, где буду снова и снова рассказывать людям о любви и терпимости», - сказала она.
- Матушка Агнесс, как вы стали монахиней? Может быть, это была какая-то романтическая история?
Вы почти угадали. Я родилась в Ливане. Мой папа был палестинским беженцем. Он умер, когда мне исполнилось 15 лет. Это было шоком для меня. И привело к внутреннему бунтарству - я стала хиппи. В 16 лет я отправилась в хиппи-турне.
Но так получилось, что с собой я взяла Библию. По сути, целью моего путешествия был поиск Бога. Я побывала почти во всех исламских странах, потом в Индии, Непале (где познакомилась с индуизмом и буддизмом). Но пришла в итоге именно к христианству. Это было великолепное путешествие - поиск света. Я услышал голос, который произнес: «Ищи рай». На самом деле настоящий сад божий внутри человека. Когда я это поняла, то почувствовала, что могу делиться светом с другими. Это чувство привело меня в монастырь.
- В сирийский?
Нет, это был ливанский монастырь. Там есть религиозная традиция - Кармель (первоначально это название горы, где жил пророк Илия). Я ушла туда в 1971 году, мне было 19 лет. Провела там 22 года. Когда в Ливане была гражданская война, мы принимали в монастыре различных политзаключенных, беженцев. Для меня это была хорошая тренировка.
- А как же вы оказались в Сирии?
В 1983 году в наш монастырь привезли старинную икону Божией Матери. На ней были следы повреждений от военных действий. Мы решили ее отреставрировать. В процессе работы нашли более древний слой под верхним. И мне доверили снять его.
Я потратила на это три года и нашла на самом деле не один слой, а целых пять. Последний относится к X веку. Я увидела прекрасный образ Богоматери в сирийском, а не ливанском стиле. И у меня было видение о том, что нужно помочь христианам в Сирии. Мое видение предусматривало возврат сирийцев к их корням, к их христианскому наследию.
- И как вы это делали?
Я решила основать монастырь, где могла бы выполнить это поручение Бога. Замысел Господень привел меня в сирийский город Кара. Там я обнаружила руины монастыря, датированного примерно V веком. Я решила отреставрировать его и получила одобрение епископа.
Представляете, площадь самого монастыря 4000 кв. метров! И все это нужно было восстановить и культивировать. Вокруг этого монастыря вскоре выросло целое сообщество. Люди строили рядом жилье, принимали христианство, занимались реставрацией икон, которые потом мы вывозили на международные выставки. Все это продолжалось до 2011 года. С этого момента начался отсчет моей борьбы с терроризмом.
- С этого момента вы стали собирать документальные доказательства зверств боевиков?
Да. Еще в марте 2011-го я слышала, что они творят. Но я хотела увидеть все своими глазами.
Я отправилась в Хомс в ноябре 2011 года. В западных СМИ говорилось о мирных демонстрантах, которые выступали за «Исламское государство». В реальности это были взводы смертников. Их целью было сеять насилие, парализовать мирную жизнь города.
За один день я увидела в больнице более 100 трупов. Я видела целые озера крови. У меня есть все видеозаписи. У вас из глаз потечет кровь, если вы их все просмотрите. Это картины террора. Я его фактический свидетель. Потом на Западе говорили, что это Асад все устроил, но у меня есть списки мертвых - 75% из них это солдаты правительства! Их убили, чтобы дестабилизировать обстановку и устранить власть Асада. В тот момент не понятно еще было, что это за люди, которые устроили резню.
- Знаете, что происходит сейчас на территории ИГИЛ?
Общественной жизни как таковой в ИГИЛ нет. Все крутится вокруг мечети, куда женщинам ходить нельзя. Там все настолько жестко, что казни происходят ежедневно. К примеру, если вы закурили - вам рубят пальцы. Там недавно девочку одну забили палками за то, что она открыла профиль в Фейсбуке.
У них есть официальный обычай - изнасилование женщины, которая не соблюдает правила ислама. Сестра, мать, дочка - не важно. Это называется сексуальный джихад.
Один из их лидеров изнасиловал 700 женщин в сирийском регионе, где даже не установлена власть ИГИЛ. Он каждый день ходит по домам. Его набеги были неожиданны, и ему никто не мог дать отпор. У меня есть свидетельства тому кошмару, что он натворил.
В действительности сексуальный джихад - это только прикрытие их развращенного сознания и тела. Они таким образом не мстили, а просто удовлетворяли свои потребности.
- Разве все это соотносится с их традициями?
В ИГИЛ научились их обходить. У них есть такое понятие, как свадьба на 2–3 часа. Чтобы не нарушать законы ислама, они женятся, развлекаются с девушкой, а потом разводятся и передают ее по цепочке. Снова на 2–3 часа. По сути, это проституция.
У меня есть плакат из одного населенного пункта, который ИГИЛ недавно покинула. Там график использования женщин-проституток.
- Что именно там указано?
С 10 до 11 - Фатима, с 11 до 12 - Лейла, и т.д. У этих женщин, естественно, нет выбора. Их просто насилуют. Иногда они берут маленьких девочек. У них считаются приемлемыми половые связи с 9 лет. Кстати, в ИГИЛ сейчас наблюдается массовое многоженство - женятся на девочках, которым 9, 10, 11 лет. Многие из них вскоре умирают. Их организм не выдерживает. Но это мало кого волнует из международных организаций.
Еще в ИГИЛ есть рынок, где они торгуют людьми. Туда приезжают шейхи, щупают рабов, заглядывают им в рот, трогают грудь, ноги - все, как в кино. В качестве товара бывают не только женщины, но и мужчины. И снова международное сообщество ничего не делает с этим.
У меня есть свидетельства, что в Иордании (где ИГИЛ не правит) каждый день проходит так называемый рынок сирийских невест или сирийских свадеб. Привозят из Сирии девочек, женщин на продажу. Очень много.
- Какую цену за них назначают?
Иногда это может быть всего лишь 50 долларов.
- Русские женщины попадают на такие рынки?
Нет. Я ни разу не слышала об этом. Боевики идут за своими жертвами именно в Сирию, причем в такие районы, где проживают определенные этнические группы.
- Но они берут в плен и европейцев, которые оказались на территории Сирии?
Я слышала о взятии в плен правозащитников из Великобритании и Франции. Я не знаю, говорят ли они правду, я не знаю, насиловали ли их. Но по виду некоторых из них можно сказать, что они действительно попали в такую передрягу.
- Вы пытались спасти кого-то из выставленных на продажу?
Я встречалась с людьми из НКО, которые занимаются этим вопросом. Они платят деньги и выкупают людей. Им удается это в Ираке, Иордании, но не в Сирии, потому что ИГИЛ у нас - это очень изолированная структура. ИГИЛ заняла пустынные регионы Сирии, и с ней трудно вести коммуникации.
- Вы пытались?
Я даже пытаться не буду, потому что я их не считаю за людей.
- Те зверства, о которых вы рассказываете, в здравом уме не совершить. В ИГИЛ используют наркотики?
Абсолютно точно. Чаще всего это опиум и таблетки (они ускоряют реакцию, хочется все время двигаться, усиливают агрессию и т.д.) Таблетки делают и поставляют, по моим данным, из Саудовской Аравии.
Как изменилось отношение к христианам в Сирии с начала гражданской войны? Они ведь и так всегда составляли меньшинство на фоне мусульман.
В принципе, Сирия - это светское государство. Таких стран в арабском мире вы больше не найдете. Государство приняло попытки одинаково защищать представителей всех религий. Я живу в Сирии 20 лет. И когда-то там говорить о каких-либо религиозных различиях официально являлось государственным преступлением. Так было до недавних пор. Теперь все изменилось.
Когда-то в Сирии все женщины были одеты, как на Западе, и вы не увидели бы их в чадре даже в деревнях. Сейчас вы, напротив, вряд ли встретите девушку без паранджи и чадры, без никаба. Они сейчас закутаны. Это соответствует видению женщины ИГИЛ. Я задокументировала факты, когда в регионах Сирии женщинам платили большие деньги, чтобы они одевались в соответствии с исламским дресс-кодом. В обычных сирийских семьях за деньги внедряют более жесткие принципы ислама. На эту идеологию (а она включает в себя религиозную дискриминацию: «Если ты не с нами, то тебе дорога на кладбище») были потрачены миллиарды долларов.
- Вы выясняли, за счет каких средств живет ИГИЛ?
Тут все просто. Деньги в основном арабских принцев и продажи нефти. 200 тысяч человек, которые перевернули всю страну, живут на территории ИГИЛ безбедно. У них приборы ночного видения, у них экипировка лучше, чем у сирийской армии правительства.
Но знаете, кто во всем случившемся больше всего виноват?
Международные организации «Аль-Каида» и «Братья-мусульмане» (кстати, признанные в России террористическими)?
Виноваты западные страны. Вместо того чтобы поддерживать и всячески благоволить светскому Сирийскому государству, они заключили союз с «Братьями-мусульманами», и те смогли усилить роль мусульманства в государственной жизни. Сейчас ислам должен завоевывать и управлять. Для их видения мира религия и государство - это единое целое (а ведь Христос сказал напротив: «Царство мое не от мира сего»).
В Сирии мы сейчас находимся в статусе жертв двух теорий заговора. Западные СМИ пишут, что процесс, который происходит в Сирии, - это стремление к демократии и свободе. Это большая ложь. Другой заговор состоит в том, что арабские принцы-миллионеры платят колоссальные суммы международным террористам, чтобы они шли на глобальный джихад, на виду у Запада, с его согласия и, возможно, поддержкой.
- Но на Западе говорят: «Мы не знаем, откуда пришли эти террористы. Мы с ними боремся!»
Вот это главная ложь. Они сами инициировали распространение исламистской культуры, поведения. По сути, произошел регресс, с исторической точки зрения. Это почти то же самое, если бы вы сказали сейчас: «А давайте инквизицию внедрим, чтобы защитить права Христа». И мы пали жертвами этой политики, которая шла под лейтмотивом демократии и свободы. В реальности это была исламистская революция, целью которой было привести к власти «Исламское государство».
В Сирии сейчас довольно трудно. Развитие событий принимает шизофренический характер.
- Вы не боитесь за свою жизнь? Вам угрожали?
В первый раз мне угрожали в июне 2012 года. Говорили, что меня похитят и сделают со мной то, что со всеми. Мне пришлось бежать из монастыря. Я возвращалась туда лишь короткими наездами.
В Италии правоохранительные органы приставили мне службу охраны, когда по их каналам прошло сообщение, что готовится покушение на меня. В Бельгии случилось то же самое - правоохранительным органам поступила конкретная информация, что есть угроза моей жизни. Те, кто хотел напасть на меня, относятся к представителям движения «Братья-мусульмане».
ИГИЛ - это просто исполнители, боевики. За ними стоят идеологи, которые формируют политику, и именно от них шла угроза.
На самом деле я считаю, что сама структура ИГИЛ - это просто робот, искусственное создание. Опасаться надо не его, а тех, кто его создал. Все очень серьезно. Вам нужно четко понимать, кто стоит за этими ужасными нарушениями прав человека. Во время Второй мировой можно было увидеть лицо, виновное во всем, - Гитлер. Вы могли указать на него пальцем и сказать: «Это все сделал он». А в наши дни, когда как таковые запрещены этнические чистки, запрещен терроризм, мы не может конкретно показать на кого-то, кто эти запреты нарушает.
Я не боюсь ИГИЛ как такового. Я боюсь тех людей, которые стоят за сборищем боевиков, подкидывают деньжат, дают им поручения, вдохновляют.
- Вы могли бы назвать конкретные имена?
Фамилий я не назову. Но все ведь очевидно. Как возможно сегодня передвигаться такому большому количеству террористов от одного аэропорта в другой? Иногда они летят в Сирию из Китая, Узбекистана, Казахстана... Они проходят все погранзаставы, таможенный контроль, у них есть документы.
Я вчера в аэропорту Бейрута среди пассажиров видела представителя «Аль-Каиды» (говорю с 99%-ной уверенностью). Он был одет и вел себя соответствующим образом. Почему он там был? У нас одна авиационная система безопасности, предусматривающая регистрацию всех пассажиров. Есть единая система разведки, надзора. США ей владеют.
Или вот возьмем другую сторону. Террористы получают миллиарды долларов. Иногда, когда я получаю тысячу евро на благотворительные цели, банкиры говорят: «Извините, мы приостановим эту проводку, чтобы проверить - уж не на терроризм ли это». То есть получается, по поводу тысячи у них вопросы, по поводу миллиардов их нет?
В Интернете вы можете найти видеоролики об ИГИЛ. У них очень хорошие продюсеры из США, Англии, Франции. Они занимаются профессиональной подготовкой такого материала.
Потому я и говорю, что ИГИЛ - это искусственно созданное явление. Это большое шоу.
- Когда российская армия атаковала ИГИЛ, что вы почувствовали?
Я была счастлива! Как, в принципе, весь сирийский народ. У нас шла колоссальная война за будущее в Сирии. Нам требовалась помощь той силы, которая могла бы остановить этот ужас. Мы благодарны, что Россия откликнулась на призыв сирийского президента помочь нам в этой войне.
- А в России вы чувствуете себя в безопасности?
У вас сильное государство, и оно может защитить свое население и тех, кто находится на его территории.
Алеппо, 13 апреля . Корреспонденты Федерального агентства новостей (ФАН) сняли на видео последствия чудовищного преступления боевиков ИГИЛ 1 (запрещено в РФ), совершенного накануне на окраине Алеппо.
Группа террористов из отрядов так называемой оппозиции в среду, 12 апреля, ворвалась в мирный квартал крупнейшего сирийского мегаполиса. На пути им попалась большая семья, которую они решились захватить в качестве трофея в рабство. Однако люди стали сопротивляться и тогда бандиты жестоко расправились со всеми.
Несколько человек смогли убежать, а четыре женщины в возрасте от 24 до 35 лет, а также трое детей от 3 до 7 лет были изнасилованы и после жутких пыток убиты.
Подразделения правительственной армии выбили бандитов ИГ 1 из жилого квартала, после чего им открылась кошмарная картина – тела убитых мирных жителей Алеппо.
Все семь тел были доставлены в военный госпиталь, где судмедэксперты подтвердили свидетельства выживших очевидцев.
«Всех пострадавших изощренно мучили перед смертью, даже маленьких детей трех и семи лет. Над всеми надругались. Невозможно описать, что творят эти головорезы. И при этом их поддерживает Запад, называет их оппозицией. Это садисты, а не оппозиция», - заявил корреспонденту ФАН один из сотрудников госпиталя, попросивший не указывать его имя.
Заметим, что это преступление, несмотря на свою запредельную жестокость, не попало в новостные сводки ни одного западного информационного агентства.
Ниже ФАН публикует видео с места событий. Внимание, людям с неустойчивой психикой и лицам до 18 лет просматривать данное видео категорически не рекомендуется.
Ранее ФАН сообщал, что террористы «Исламского государства» 1 с помощью фугаса, заложенного на дороге, убили троих детей в деревне Мазьюна к югу от города Манбидж.
1 Организация запрещена на территории РФ.
Заруби себе на носу, сынок, — сказал мой отец, не спуская глаз с
гусиного перышка вертикально торчавшего из воды поплавка. — Из всех
человеческих ценностей я превыше всего ставлю чувство собственного
достоинства, которое отличает человека от скота и делает его венцом
природы.Мы сидели на мягком мшистом берегу тихой и ленивой русской речки,
>> поросшей камышом и осокой, и удили рыбу самодельными удочками. За нами
>> шелестели кружевными кистями листьев белые тонкоствольные березки,
>> застывшиеn вперемежку с серыми осинами. Дальше высились темные
>> верхушки елей. Забираться в лесную глушь, подальше от города и людей,
>> просиживать до одури с удочками в руке стало в последние годы
>> подлинной страстью для него, отставного полковника, повидавшего на
>> своем веку столько, что и на сто человек хватило бы с лихвой. Он, все
>> еще крепкий, с каменными мускулами на груди и руках, видно, очень
>> устал от людей, от подлостей и измен и искал уединения, где можно
>> бездумно, уставившись в одну точку, убивать время, оставшееся до
>> могилы.
>>
>> — Я, к примеру, — продолжал он, оторвав от губ приклеившийся конец
>> сигареты, отчего приоткрылись еще крепкие, но желтые, насквозь
>> прокуренные зубы, — оттого и жив до сих пор, что сохранял некую толику
>> этого чувства. А не то сто раз бы погиб.
>>
>> Это только кажется, что подлый и хитроумный народ живет подольше и
>> слаще, а честный и прямой человек гибнет первым. Из того, чего я
>> нагляделся, напрашивается совсем иной вывод. И тут ничего не подведешь
>> под общий закон. От национальных ли качеств это зависит, от
>> родительских ли генов? Не берусь судить.
>>
>> Надо полагать, какой-то определенный закон естественного отбора
>> распространяется на род людской, без различия рас, национальностей и
>> вероисповеданий.
>>
>> Чувство собственного достоинства в самом лучшем его виде проявляется у
>> двух категорий людей: у крестьян, что трудятся на земле, выросли среди
>> лесов и полей и привыкли хлеб добывать в поте лица своего, а также у
>> интеллигентов. Подлинных, а не тех полуобразованных люмпенов, каких
>> теперь встречаешь на каждом шагу. У интеллигентов развито понятие
>> личной чести. И они не опустятся до низкого поступка, до скотского
>> поведения, даже если на карту поставлена собственная жизнь. Они, к
>> счастью, еще не лишились чувства стыда. А сколько народу даже не
>> знает, что это такое?
>>
>> Когда мой артиллерийский дивизион был разбит и, кто уцелел из личного
>> состава, разбежались по окрестным деревням, я сорвал с себя
>> командирские знаки различия, зарыл в землю партийный билет и в
>> одиночку попытался пробиться из окружения к своим. Не вышло. Схватили.
>>
>> И вот стою я в серой и грязной колонне военнопленных. Немцы нас
>> построили в три шеренги и через переводчика объявляют:
>>
>> — Кто еврей — три шага вперед!
>>
>> Я сам поразился, как много евреев оказалось в колонне. Их всех
>> отделили и поставили в другом конце плаца. Я, как ты догадываешься,
>> даже бровью не повел, словно я не еврей. Стою где стоял.
>>
>> Снова объявляют:
>>
>> — Кто коммунист — три шага вперед! Их тоже в сторонку, к евреям.
>>
>> Я — стою.
>>
>> — Старший командный состав — три шага вперед! Их туда же, к
>> коммунистам и евреям.
>>
>> Потом всех, кого отделили, тут же на плацу и расстреляли. Из пулемета.
>> На наших глазах.
>>
>> А я, как видишь, жив и с тобой вот болтаю. Почему? Мне, сынок, надо
>> было сделать не три шага, а целых девять. А, как знаешь, я — большой
>> лентяй.
>>
>> Он улыбнулся. Невесело. Слегка приоткрыв свои прокуренные зубы.
>> Придавленные тяжелыми веками глаза не смеялись.
>>
>> — Думаешь, я один был такой умный? Нашлось немало таких, что не вышли
>> из строя по первому требованию. Но им не повезло, как мне. В колонне
>> пленных оказались люди, что знали их и поспешили помочь немцам,
>> выволокли их из шеренги.
>>
>> Потому что немцы сделали верный расчет на психологию скотов. Голодных
>> и опустившихся скотов. За каждого выданного еврея, или коммуниста, или
>> старшего офицера тому, кто их выдаст, была обещана награда: сто
>> граммов хлеба и пачка махорки.
>>
>> Я оказался достаточно везучим, чтобы не попасть в плен со своими
>> сослуживцами. Во всей колонне ни один человек не знал меня. И поэтому
>> остался жив и в состоянии рассказать тебе, до чего мерзок род людской,
>> когда теряет те несколько качеств, слегка отделяющих его от животного.
>> Я стоял, окаменев, в своей шеренге и не верил глазам своим. Солдаты,
>> еще вчера вместе делившие тяготы фронтовой жизни, в одном.окопе,
>> локоть к локтю, отстреливались от врага, ели из одного котелка и спали
>> вповалку, обнявшись, согревая друг друга теплом своих тел, выводили,
>> выталкивали из строя своих товарищей, отдавали в руки палачей и тут же
>> бесстыдно и униженно просили награды: кусок хлеба и махорки, чтобы
>> покурить.
>>
>> Некоторые даже дрались между собой, не поделив добычи, потому что
>> вдвоем ухватились за одну жертву, знакомую по совместной службе, и
>> теперь пинали ногами друг друга, кровавили носы, и каждый тащил к себе
>> напуганного оцепеневшего человека, чтоб самолично поставить его под
>> пулю и ни с кем не разделить жалкой награды.
>>
>> Когда выстрелы затихли и все, кого отогнали на другой конец плаца, уже
>> не стояли, сгрудившись, а валялись на булыжнике в самых невероятных
>> позах и кое-кто из недобитых дергал руками и ногами в предсмертных
>> конвульсиях, туда ринулись из нашей колонны их вчерашние товарищи и
>> без стеснения деловито стали шарить по карманам убитых, снимать с еще
>> не остывших рук часы и сдергивать с трупов сапоги, чтобы тут же,
>> присев, за неимением скамьи, на грудь мертвеца, переобуться в новую,
>> немного лишь поношенную обувь.
>>
>> Немцы, стоявшие в сторонке возле остывавшего после стрельбы пулемета,
>> с брезгливостью взирали на эту сцену и тешили себя мыслью, что не зря
>> фюрер назвал этот народ «унтерменшами».
>>
>> Я, кадровый строевой офицер, стоял, обалдев от стыда и бессилия, и
>> горестно размышлял о том, что в самом жутком сне не мог предполагать,
>> что советские солдаты, наследники революции, которым мы годами
>> прививали нормы человеческого поведения, прожужжали им уши лекциями об
>> интернационализме, классовой солидарности трудящихся и дружбе
>> советских народов, оказались на поверку такими безнравственными
>> скотами.
>>
>> Было бы упрощением объяснить их поведение заурядным антисемитизмом или
>> ненавистью к коммунистам и своим командирам. Объяви немцы награду за
>> каждого рыжего советского солдата или за каждого низкорослого, и они
>> бы с ними проделали то же самое. Безо всякой злобы. А лишь потому, что
>> голодной утробе за это обещан кусок хлеба.
>>
>> Потеря чувства собственного достоинства или же полное отсутствие
>> такового толкает человека на подлые поступки независимо от его
>> национальности. Еще до того, как я попал в плен, когда еще надеялся
>> выбраться из окружения и отсыпался днем в стогах сена, а ночами брел
>> на Восток, к своим, я повстречал еще двух окруженцев. Два польских
>> еврея, еле лопотавшие по-русски, были мобилизованы в Советскую Армию
>> где-то Под Белостоком и теперь, когда их воинская часть была
>> разгромлена, метались, как зайцы, по чужой им и враждебной Украине в
>> поисках спасения. С их откровенно выраженными семитскими физиономиями,
>> с их еврейско-польским акцентом нельзя было сунуть носа ни в какую
>> деревню, чтобы найти что-нибудь пожевать. Они держались подальше от
>> человеческого жилья и кормились сырой свеклой, которую удавалось
>> вырыть в поле, и сухими зернами пшеницы.
>>
>> Вид у них был жуткий, когда я случайно наткнулся на них, — какие-то
>> зачумленные, жалкие существа. У меня был с собой печеный хлеб, добытый
>> в деревне, и я скормил им полбуханки, а вторую половину оставил на
>> завтра. Когда я укладывал в вещевой мешок остатки хлеба, они следили
>> за моими руками воспаленными глазами, в которых мне чудилось безумие.
>> Я велел им никуда не отлучаться и ждать меня, пока я разведаю
>> —местность и установлю наиболее безопасный маршрут. Они безропотно
>> соглашались на все, что я им говорил, и на идише, захлебываясь,
>> благодарили судьбу, пославшую им в спасители еврея без ярко выраженных
>> семитских черт и отлично говорящего по-русски. Только за моей спиной
>> могла для них замаячить хоть какая-то надежда на спасение. Без меня —
>> гибель.
>>
>> Когда я к вечеру вернулся из разведки по окрестным деревням, то не
>> обнаружил моих евреев под стогом сена, где я их оставил, тщательно
>> замаскировав вход в нору. Не было видно никаких следов борьбы. Они
>> ушли сами, не дождавшись меня. Голод лишил их разума. Желание съесть
>> вдвоем остатки хлеба, не поделившись с третьим, пересилило страх за
>> свою жизнь. И они убежали с моим хлебом.
>>
>> Через два дня, в одной из деревень, я услышал, что украинские полицаи
>> поймали двух солдат-евреев, которые даже не умели говорить по-русски.
>> Это были они.
>>
>> Пьяные полицаи не довели их до лагеря военнопленных, а прикончили по
>> дороге, устроив состязание в стрельбе по мечущимся живым мишеням.
>>
>> Уцелеть еврею на оккупированной немцами Украине было делом
>> непосильным. Немцы методично вылавливали евреев соответственно
>> инструкциям свыше, украинцы же это делали добровольно, с большим
>> рвением, стараясь опередить оккупантов и выслужиться перед ними. Не
>> буду скрывать, я куда больше опасался встречи с украинской полицией,
>> чем с немцами. Немцы не очень-то отличали, кто еврей, а кто — нет, да
>> и относились к этому равнодушно, без интереса. Их больше занимала сама
>> война с Россией. Для украинцев охота на евреев, грабеж их имущества,
>> избиение и убийство безоружных и беспомощных людей стало азартной и
>> страстной игрой, доставлявшей им большое и непостижимое нормальному
>> уму удовлетворение.
>>
>> Меня выручил восточный тип лица: не семитский, а больше монгольский.
>> Не очень ярко выраженный, смытый. Какой встречается у казанских татар.
>> Их порой не отличить от русских. Чуть-чуть скулы выдаются. И глаза
>> немножко уже. Вот так выглядел я в ту пору. Сейчас с возрастом все
>> больше пробиваются семитские черты. И ты к старости подобное
>> обнаружишь в своем лице. Гены предков сказываются даже и при полной
>> ассимиляции.
>>
>> Легенда о татарском происхождении оказалась лучшим прикрытием. Благо,
>> мне не пришлось выдумывать достоверные подробности. Последние годы
>> денщиком у меня служил казанский татарин Реза Аблаев, расторопный
>> солдат из старослужащих. Он по-татарски ни слова не знал. Вырос
>> сиротой в русском приюте под Москвой. Лучшей биографии и не придумать
>> для меня.
>>
>> Реза погиб в последних боях в окружении. Я его сам хоронил и его
>> солдатскую книжку взял с собой. Просто так. На память о верном
>> денщике, с которым прошел бок о бок все начало войны и долгое время до
>> войны.
>>
>> Попав в плен, я, не задумываясь, объявил себя татарином по имени Реза
>> Аблаев. Свои документы я заранее уничтожил, офицерское обмундирование
>> сменил на солдатское, снятое с убитого, а в лицо меня, к счастью,
>> никто в лагере не знал.
>>
>> Определили меня в татарский барак-лагерная администрация старалась
>> размежевать пленных по национальному признаку. Бараки недоверчиво
>> косились друг на друга, а это охране только и надо было: легче держать
>> все стадо в повиновении.
>>
>> Наш лагерь стоял на берегу Черного моря, куда я до войны ездил на
>> курорты. Тогда была зима, и холодный пронизывающий ветер с моря
>> донимал нас, истощенных голодом, и люди умирали как мухи. Первыми
>> умирали те, кто не имел чувства собственного достоинства и быстро
>> терял человеческий облик. Я, к примеру, сидел на том же голодном
>> пайке, что и другие, худел, усыхал, но не позволял себе подобрать
>> что-нибудь с земли и сунуть в рот. А находилось немало таких, кто с
>> помутившимся от голода сознанием ковырялись, как мухи, в кучах гнилых
>> помоев возле кухни и жадно набивали себе брюхо. И, конечно, сразу —
>> дизентерия. Таких, еще живых, охранники складывали штабелями в яму и
>> заливали известью, чтобы предупредить эпидемию. Залитые белой известью
>> трупы напоминали плохо обработанные статуи.
>>
>> Работать нас гоняли на ремонт дороги и погрузку угля в соседнем порту.
>> На голодное брюхо долго не проработаешь, свалишься по дороге и будешь
>> пристрелен охранником.
>>
>> Однажды нас выстроили на плацу. Всех, кто еще мог двигаться. Пришел
>> начальник лагеря. Моих лет, худой подтянутый офицер. По имени Курт.
>> Пленные почему-то знали его имя, но не фамилию. Имя короткое, легче
>> запомнить. А жаль. Возможно, он жив сейчас, и, знай я его фамилию, чем
>> черт не шутит, и повидаться удалось бы. Интересный бы у нас разговор
>> получился.
>>
>> Вышагивает этот Курт перед нашим грязным и рваным строем на своих
>> длинных ногах в сверкающих хромовых сапогах. Здоровенная немецкая
>> овчарка на кожаном поводке лениво трусит рядом. А чуть сзади—
>> хорошенькая пухлая бабенка. Его любовница из Польши по имени Ада.
>> Миниатюрная красотка. Брезгливо морщит вздернутый носик-дух от пленных
>> идет тяжелый. Она с грехом пополам лопотала по-русски, и Курт иногда
>> пользовался ее услугами и как переводчицы тоже.
>>
>> Остановился Курт. Остановилась собака. Остановилась Ада. Повернулись
>> лицом к строю.
>>
>> — Есть интересное предложение, — переводит Ада слова Курта. — Кто из
>> вас сапожник — три шага вперед.
>>
>> Я обмер. Сапожника освободят от изнурительных общих работ. Он будет
>> сидеть в тепле и загонять гвозди в подметки. И останется жив. Не умрет
>> от истощения.
>>
>> И тут я вспомнил, что хоть я и кадровый офицер и всю жизнь провел в
>> армии, все же имею право называться сапожником. Потому что в
>> революцию, в голодные годы, совсем еще мальчишкой был отдан матерью в
>> ученье к сапожнику и бегал у него на посылках и полу— чал тычки и
>> зуботычины, пока меня не призвали в армию. Так я сапожником и не стал.
>>
>> — Кто сапожник — три шага вперед!
>>
>> Ноги меня сами вынесли из строя. Отсчитал три шага. Замер.
>>
>> Ты — сапожник? — недоверчиво оглядел меня Курт.
>>
>> Так точно.
>>
>> — Не похож, — усомнился он.
>>
>> Проклятая офицерская выправка и тренированное спортом тело подводили
>> меня, выдавали мое прошлое.
>>
>> — Кто еще хочет назвать себя сапожником? Гляжу, еще один человек
>> несмело вышел из строя.
>>
>> Из нашего татарского барака. Одутловатый, будто у него водянка,
>> неприятный тип с дырками от оспы на широком и плоском лице. По имени
>> Ибрагим. Он больше других с подозрением косился на меня в бараке:
>> отчего, мол, я не знаю родной язык? И все похвалялся, что татары —
>> величайший народ на земле и что они — прямые потомки покорителя России
>> Чингисхана.
>>
>> Ты, сынок, запомни, если человек говорит о себе во множественном
>> числе: мы — русские, или мы — татары, или мы — немцы, так и знай —
>> дрянной это человечишко, пустой и никчемный. Свое ничтожество
>> прикрывает достоинствами всей нации. Человек стоящий всегда говорит: я
>> — такой-то и называет себя по имени, а не по национальности. А раз
>> говорит — мы, значит, за спину нации прячется. Подальше держись от
>> такого.
>>
>> Таким вот и был Ибрагим, мой сосед по татарскому бараку, тоже
>> объявивший себя сапожником.
>>
>> Больше никто из строя не вышел.
>>
>> Курт не был лишен проницательности. Он не усомнился, что мы оба
>> липовые сапожники и хотим отвертеться от общих работ. Немцы — народ
>> трудолюбивый, надо отдать им должное, и лентяев и придурков терпеть не
>> могут. Как и воров.
>>
>> — Я не сомневаюсь, — сказал Курт, и Ада перевела его слова с польским
>> акцентом, — что эти два сапожника никогда не держали сапожный молоток
>> в руках, а сделали три шага вперед с одной целью — обмануть меня и
>> освободиться от тяжелой работы. Только русские свиньи способны на это.
>> Но я вас проучу так, чтоб другим неповадно было.
>>
>> Он назвал татарина Ибрагима и меня, еврея, выдавшего себя за татарина,
>> русскими свиньями потому, что откровенно презирал нас всех и не делал
>> никаких различий. Одно стадо. На одно лицо.
>>
>> Ибрагим и я стояли в трех шагах впереди строя грязных и тощих
>> военнопленных, людей, обреченных на медленную смерть от недоедания и
>> непосильной работы. Но их смерть таилась в неблизкой перспективе.
>> Когда организм окончательно не выдержит и сдастся. Наша с Ибрагимом
>> смерть маячила перед самым носом. Курт без особого труда обнаружит
>> обман, что никакие мы не сапожники, и тогда две пули (немцы — народ
>> аккуратный и экономный и дефицитный свинец зря переводить не станут)
>> уложат нас двумя кучками грязного тряпья на краю плаца перед
>> равнодушным от отупения строем военнопленных.
>>
>> Это понимали мы с Ибрагимом. Это было написано на худых лицах наших
>> товарищей, стоявших в относительной безопасности в трех шагах позади
>> нас.
>>
>> — Вот так, — сказал Курт, по-журавлиному вышагивая перед нами в
>> высоких хромовых сапогах, начищенных до нестерпимого блеска. Сапоги
>> были хорошей работы. Не фабричные. А сшиты по заказу. Мягкие голенища,
>> как перчатки, облегали его кривоватые ноги, казавшиеся особенно
>> тонкими из-за нависавших над ними широких крыльев суконных
>> брюк-галифе.
>>
>> — Не раздумали? — с насмешкой в глазах остановился перед нами Курт,
>> игриво постукивая тростью по голенищу сапога. — Лучше сейчас сознаться
>> во лжи, и вы понесете наказание без лишних хлопот… Двадцать палок… От
>> этого не всегда умирают. А то ведь подохнете позорной и мучительной
>> смертью. Ну, раздумали?
>>
>> Я выдержал его насмешливый взгляд и мотнул головой. Мол, не отрекаюсь
>> от того, что сказал.
>>
>> Как повел себя Ибрагим, к которому подошел после меня Курт, не знаю.
>> Не глядел в ту сторону. Не до того было. Ибрагим, видать, тоже не
>> отступился, потому что Курт спиной вперед отошел от нас, чтобы лучше
>> разглядеть обоих, и объявил:
>>
>> — Слушайте все! Этих двух сапожников я помещу отдельно от всех, в
>> караульную будку, пусть подтвердят свою квалификацию. Я дам им задание
>> сшить туфли… Модельные туфли для нее, — он ткнул тростью в сторону
>> Ады, и мои глаза невольно скользнули к ее стройным ножкам, обутым в
>> открытые туфли-лодочки на высоких тонких каблуках. И то, что мой
>> взгляд засек машинально, заставило мое сердце замереть от безысходной
>> тоски. У Ады была крохотная ножка. 35 размера, не больше. И высокий,
>> высоченный подъем. Западня. Волчья яма. Гибель для сапожника. Сделать
>> что-нибудь приличное на такую ногу даже в нормальных условиях под силу
>> лишь хорошему мастеру. И даже у него мало шансов на успех. Я помнил,
>> как мой хозяин, который славился золотыми руками, при виде такой
>> каверзной ножки кривился, как от зубной боли, и чаще всего не брал
>> заказа, а если брал, то за очень высокую плату. Потому что даже он не
>> мог заранее предсказать, что получится в результате.
>>
>> Если вы действительно сапожники, а не жалкие трусливые лгуны, —
>> продолжал Курт, а Ада дословно переводила с мягким польским акцентом,
>> — то вы управитесь за неделю. Потому что вас двое. А был бы один, я бы
>> продлил срок еще на одну неделю. Ни инструментом, ни материалом я вас
>> обеспечивать не собираюсь. Это — ваша забота. Через неделю новые туфли
>> должны украсить ее ножки. Опоздание хоть на один час— расстрел. Отсчет
>> времени начинается вот с этой самой минуты.
>>
>> Курт сдвинул рукав кителя с запястья и посмотрел на часы.
>>
>> Итак, начинаем. Через неделю будет ясно, кто вы: люди или свиньи.
>>
>> И он поднял глаза на строй военнопленных. Курт бросал вызов всему
>> лагерю. Люди мы или свиньи? Кем нас считать? Я почему-то перестал
>> думать о неминуемо нависшей смерти. В моей голове носились мысли более
>> высокого порядка.
>>
>> От меня, от того, как я вывернусь из абсолютно безнадежного положения,
>> зависела честь всей этой обезличенной серой толпы. Честь армии и
>> страны, к которой мы совсем недавно принадлежали. Моя победа могла
>> поддержать дух этих уже почти сдавшихся людей и тем самым продлить их
>> существование. Мое поражение неминуемо ускорит и их конец.
>>
>> Хоть я стоял в рваном солдатском обмундировании, в душе, еще не
>> окончательно сломленной, оставался офицером, командиром и, как это ни
>> покажется смешным, испытывал чувство ответственности за судьбу других,
>> словно они оставались моими подчиненными. Я готовился постоять за
>> честь тех солдат, от которых я скрывал, что я — коммунист, что
>> я-старший офицер и, наконец, что я — еврей. Обнаружь я хоть один из
>> трех этих грехов, и они сдали бы меня в лапы гестапо: на расстрел ради
>> пачки махорки или ломтика хлеба, почитавшегося в лагере эквивалентом
>> тридцати сребреников.
>>
>> Я оглянулся на линию серых, небритых безжизненных лиц и увидел, как
>> навстречу мне загорались сочувствием и надеждой глаза. Они вместе со
>> мной приняли вызов. Но я ставил на карту голову. Они — честь. О
>> которой не все имели достаточно понятия.
>>
>> — Снимайте мерку, — распорядился Курт.
>>
>> Ибрагим не шелохнулся. Я двинулся непослушными ногами к Аде. Она
>> кокетливо вздернула выше колена юбку, сбросила туфлю и протянула ногу
>> мне. Я опустился на колени и поставил ладонь под ее теплую пятку.
>>
>> Да. Убийственный тридцать пятый размер. И необыкновенно высокий
>> подъем. Гибель. Но в запасе неделя. Что бы ни случилось, а мерку надо
>> снять. Чем? У меня в карманах даже шнурка не оказалось. И тут из строя
>> пленных кто-то бросил мне комок шпагата. Я даже не оглянулся. Приложил
>> к ноге Ады. Измерил длину стопы и завязал узелок. Затем объем. Еще
>> узелок. И так далее. Быстро. Не раздумывая. Сосредоточившись на одном:
>> запомнить порядок узелков на шпагате.
>>
>> Курт наблюдал за мной с интересом и нервно постукивал тросточкой по
>> голенищу сапога. Он тоже, как и весь лагерь, включился в эту игру.
>> Азартную игру. Где призом была моя голова.
>>
>> Конвойные отвели меня с Ибрагимом в караульную будку. Голые стены. Два
>> табурета. И шаткий дощатый пол. Как камера для смертников, ожидающих
>> исполнения приговора.
>>
>> Как только мы остались вдвоем, рыхлый, как тесто, Ибрагим безвольно
>> опустился на пол и по его плоскому, иссеченному оспой лицу потекли
>> мутные слезы.
>>
>> — Мы — погибли, — захлюпал он носом. — Я— не сапожник.
>>
>> И тут я не смог себя сдержать, наотмашь хлестнул его по морде.
>>
>> Чего же ты, гад, полез? Из-за тебя мне лишь одну неделю срока дали. А
>> так бы я две недели работал.
>>
>> Ты действительно сапожник? — поднял он на меня свои узкие щелки глаз,
>> и в них засветился почтительный восторг, словно он увидел живого
>> волшебника.
>>
>> Я не ответил. Я сдерживался, чтоб еще раз не сорвать злость на этом
>> обезумевшем от страха мешке, набитом студнем, и костями.
>>
>> — Не выдавай меня, — взмолился Ибрагим, — я тебе служить буду… Что
>> прикажешь. Ну, хотя бы чесать спину…
>>
>> Молчать! — сорвался я на уже позабытый офицерский окрик. — Слушай мою
>> команду! Хочешь прожить эту неделю — молчи, ни звука! И все, что я
>> прикажу — исполняй, не медля. Ясно?
>>
>> — Ясно, ясно… Только прикажи…
>>
>> — Вот тебе первый приказ. Пропаши носом весь лагерь, но найди
>> какой-нибудь режущий инструмент. Ножей в лагере нет. Разыщи кусок
>> стали и на камне отточи, чтоб было лезвие как у бритвы.
>>
>> Ибрагим, сопя, приволок в будку кусок ржавого железа и камень. Сел на
>> пол и начал тереть железо об камень. Как первобытный человек, трением
>> высекавший огонь. Я же подобрал на свалке парочку сухих кусков дерева.
>> Из них предстояло вырезать колодки. Без колодок туфли не сшить. Но для
>> начала нужен был нож.
>>
>> Ибрагим пыхтел, сопел. Каждые полчаса я сменял его. Всю ночь мы
>> продолжали работу при свете луны. К утру край стали сверкал узким и
>> острым лезвием, и первый луч солнца отразился от него и на миг ослепил
>> меня.
>>
>> Это был первый шаг к спасению.
>>
>> Я поспал часок-другой и приступил к изготовлению колодок. Колодки
>> делает специалист. Это вроде художественной резьбы по дереву. Нужно
>> сделать модель человеческой ноги. Да еще такой миниатюрной, как у Ады.
>> И с таким проклятым высоким подъемом.
>>
>> Никогда в жизни я ни резьбой по дереву, ни изготовлением колодок не
>> занимался. Мой хозяин — сапожник, которому когда-то я был отдан в
>> учение, тоже колодки сам не вырезал, а покупал их готовыми. Так что я
>> даже и представления не имел, как это делают. И тем не менее приступил
>> к делу. Спокойно, уверенно. Будто всю жизнь только этим делом и
>> занимался.
>>
>> Зажал кусок дерева между колен и осторожно снял лезвием желтую
>> стружку. Потом снял вторую. Стружка завивалась колечком и ложилась у
>> моих ног. Ибрагим сидел на корточках против меня и с восторгом и
>> преданностью в глазах следил за каждым движением лезвия. Как собака у
>> ног работающего хозяина. Только не повизгивал для полного сходства.
>> Правда, разок заскулил и даже облизнулся, когда увидел проступающие в
>> дереве очертания человеческой стопы.
>>
>> К вечеру в лагерь возвращались колонны с общих работ. Измученные до
>> предела пленные, еле волоча ноги, проходили в ворота за колючую
>> проволоку и не рассыпались по баракам, как делали прежде, а столпились
>> у открытых дверей сторожевой будки, в глубине которой сидел я,
>> окруженный, как пеной, желтыми стружками. Левая колодка была готова.
>> Желтая, как слоновая кость, миниатюрная женская ножка. Ибрагим вышел с
>> ней к пленным, бережно держа ее в обеих ладонях, и высоко поднял над
>> головой, чтоб побольше людей могли увидеть. Толпа одобрительно
>> загудела, и Ибрагим тут же унес сокровище в будку.
>>
>> С наступлением темноты я спать не лег. Слишком велико было
>> возбуждение. Не знаю, что испытывает скульптор, кончив высекать из
>> мрамора фигуру. Я был как пьяный.
>>
>> Кто-то принес немецкую парафиновую плошку-свечку. Среди пленных свеча
>> считалась редкой драгоценностью. Ее меняли на хлеб и махорку. Нам
>> свечу принесли безвозмездно. При ее колеблющемся свете я стал строгать
>> вторую колодку.
>>
>> Что я могу сказать по этому поводу? Говорят, что битьем можно медведя
>> выучить танцевать, а собаку считать до десяти. Так, мол, делают
>> цирковые дрессировщики. Мои руки совершили чудо. Никогда прежде этим
>> не занимаясь, я выстругал две колодки, две модели человеческих ног,
>> левую и правую. И такой красоты, такого совершенства, что встань из
>> могилы мой хозяин, обучавший меня сапожному ремеслу, он повертел бы их
>> в руках, прищелкнул языком и сказал бы:
>>
>> — Хоть в Брюссель на выставку посылай.
>>
>> Так говорил он всякий раз, когда что-нибудь вызывало его восторг. В
>> Брюсселе, как я полагаю, в те времена устраивалось нечто вроде
>> международной выставки обуви.
>>
>> — Высший класс! — сказал бы мой хозяин. Меня он никогда такой похвалы
>> не удостаивал. Потому что, пребывая в учениках, я не успел сшить ни
>> одной пары обуви. А уж изготовление колодок совсем не моим делом было.
>>
>> Можно считать, что моей рукой водил страх перед наказанием. А
>> наказание-смерть. Но я полагаю, что не только это вызвало у меня взрыв
>> творческого вдохновения. Нечто большее, чем страх перед обещанной
>> пулей. Курт, дав мне непосильную задачу, не сомневался в результате, и
>> для него это был еще один повод торжествовать над нами, беззащитной
>> серой толпой, которую он откровенно презирал, считая низшей расой. А
>> мне очень хотелось ему попортить торжество. Для меня это была
>> единственная возможность почувствовать себя человеком — царем природы
>> и восторжествовать над моим врагом.
>>
>> И весь наш лагерь загорелся тем же чувством. Даже в изоляторе, где
>> доходили дистрофики, когда туда втискивали очередной полутруп, его
>> тормошили и спрашивали, как обстоит дело с туфлями для Ады. Всякий,
>> кого не угнали на общие работы, подходил ко мне и приносил украдкой
>> кусок хрома от старого голенища или уцелевшую подметку. Из ваты,
>> надерганной из солдатских телогреек, мы сучили пальцами суровые нитки.
>> Из полена нарезали деревянных гвоздиков. Из железного гвоздя отточили
>> на камне шило. Из тонкой проволоки сделали иглу.
>>
>> Из старых подметок и голенищ я скроил заготовку и вырезал подошвы.
>> Выстругал из дерева высокие и тонкие каблучки.
>>
>> Буквально из ничего, голыми руками я не сшил, а сотворил пару женских
>> туфель, удивительной модели, прежде никем не виданной, ибо родилась
>> она в моем воспламененном мозгу.
>>
>> Первым свидетелем этого чуда был мой напарник Ибрагим. Он не верил,
>> что мне удастся выпутаться из беды и соорудить из хлама хотя бы
>> что-нибудь похожее на обувь. Поэтому, хоть и помогал мне, пыхтя и
>> постанывая, больной и отекший от голода: часами мял кожу, сучил
>> пальцами нитки из ваты, оттачивал на камне гвоздь, но глядел перед
>> собой безучастным и безнадежным взглядом, примирившись с мыслью о
>> неизбежной гибели. А когда не работал, сидел с закрытыми глазами на
>> полу, скрестив ноги, как азиатский божок, и, раскачиваясь, гнусавил с
>> подвывом то ли песню, то ли молитву. Теперь он совсем мало походил на
>> потомка отважного и свирепого завоевателя Чингисхана. До того, как его
>> угораздило назваться сапожником, он хвастливо кичился этим именем
>> перед другими пленными, нетатарами. Нынче он больше напоминал старого
>> издыхающего ишака.
>>
>> У нас оставались в резерве почти сутки до окончания недельного срока,
>> установленного комендантом. Я работал как одержимый, почти в
>> беспамятстве, лишь изредка сваливаясь на пол, чтобы поспать
>> часок-другой, и, надо полагать, со стороны Ибрагиму я казался
>> свихнувшимся от страха.
>>
>> В эту ночь Ибрагим тревожно спал в углу, всхлипывая во сне, а я,
>> согнувшись в три погибели, при слабом мигающем огоньке свечи корпел
>> над окончательной отделкой туфель, мял и натирал их, наводя на
>> хромовые бока и носки глянец и блеск.
>>
>> Уже розовело небо, когда я поставил обе туфли на пол, бортик к
>> бортику, каблучок к каблучку, острыми, переливающимися тусклым блеском
>> носками прямо к плоскому носу Ибрагима, поскуливающего по-щенячьи во
>> сне. И тут же сам уснул, провалился в беспамятство, в мертвый сон, без
>> тревог, без бреда и без радости. Пустой, выпотрошенный, бесчувственный
>> и ко всему равнодушный.
>>
>> Проснулся я вскоре. Меня разбудил истошный визг и рычание. Я разлепил
>> опухшие веки и при ясном свете — солнце уже встало
>>
>> — увидел ошалевшего Ибрагима, уставившегося на дамские туфельки и
>> по-звериному, опираясь на колени и руки, чуть не лаем выражавшего
>> обуявший его восторг.
>>
>> Должно быть, и Ибрагим в своей жизни таких туфель не видал. Он понял,
>> что спасен, что останется жив, и вопил и визжал от счастья. Затем
>> вскочил на ноги, легко, как будто не просидел рядом со мной всю неделю
>> отечным безжизненным мешком, и, схватив в каждую руку по одной туфле,
>> стал размахивать ими над головой, приплясывая и исходя гортанным
>> криком, напоминающим клекот степной птицы. И выбежал из сторожевой
>> будки. Вопя и держа за каблуки высоко над головой женские модельные
>> туфли.
>>
>> Время было как раз перед отправкой колонн на работы, и на плацу
>> выстраивались серые шеренги голодных и невыспавшихся пленных. Конвоиры
>> с собаками пересчитывали их. Как всегда, при этом присутствовал
>> комендант Курт. И его переводчица и любовница полька Ада.
>>
>> Сначала конвоиры чуть было не спустили на Ибрагима сторожевых собак,
>> когда он, приплясывая и вопя, появился на плацу. Но увидели, чем он
>> помахивал в высоко поднятых руках, и придержали рвущихся с поводков
>> собак.
>>
>> Шеренги полумертвых людей вдруг ожили, зашевелились, засветились
>> улыбками. Ибрагим бежал перед ними, пританцовывая, и в его руках
>> посверкивали на солнце, словно сделанные из хрусталя, волшебные
>> туфельки. Переливались и поблескивали, как алмазы, над пыльным,
>> утоптанным тысячами ног плацем, над грязным рваным тряпьем, в которое
>> кутались худые, как скелеты, люди.
>>
>> Курт принял туфли из дрожащих и потных рук Ибрагима. Не сказал ни
>> слова, а только кивнул солдату, и тот грубо стал подталкивать
>> растерянного татарина к строю уже готовых к выходу на тяжелые работы
>> пленных. Другой солдат трусцой побежал в сторожевую будку, пинком
>> поднял меня с пола, где я все еще лежал, и повел на плац.
>>
>> Ада уже примерила мои туфли. Ее старые туфли французского или
>> немецкого производства, одним словом, заграничные, валялись в пыли, а
>> мои плотно и удобно сидели на ее маленьких крепких ножках. Я это
>> определил по удовлетворенной улыбке, которая выдавила ямочки на ее
>> сытых румяных щечках. Завидев меня, она бросилась навстречу и на
>> глазах у Курта, у конвоиров с собаками и у серой голодной толпы
>> поцеловала меня в губы, ладонями обхватив мой затылок.
>>
>> «Вот сейчас Курт меня и пристрелит. Из ревности», — еще успел подумать
>> я, видя шагающего ко мне на длинных худых ногах коменданта. Правая
>> рука его в кожаной перчатке покоилась на черной кобуре с пистолетом.
>> Но он не расстегнул кобуру, а той же рукой, не снимая перчатки, пожал
>> мою руку и бесстрастным ровным голосом сказал, а Ада скороговоркой
>> перевела, громко и радостно, чтобы слышали все на плацу:
>>
>> — Я был неправ… назвав вас свиньей (он сказал мне «вы», а не «ты»)… Я сожалею.
>>
>> И еще раз тряхнул мою руку. А потом приложил эту же руку в черной
>> перчатке к своей фуражке, на черном околышке которой белел алюминиевый
>> череп с костями — эмблема СС, отдавая мне, пленному, честь.
>>
>> Эх, надо было видеть, что произошло в толпе пленных, неровными
>> шеренгами вытянувшихся на плацу. Слабые, изможденные, до того ко всему
>> безучастные люди зашумели, загорланили, захлопали грязными худыми
>> руками. Глаза у людей засветились гордостью и удовлетворением. Весь
>> лагерь разделил со мной мою победу.
>>
>> Колонны ушли на работу. Я весь день проспал в пустом татарском бараке,
>> и дневальные, подметавшие земляные полы между рядами двухэтажных
>> деревянных нар, приближаясь ко мне, почтительно умолкали, чтобы не
>> потревожить мой сон.
>>
>> Поздним вечером пленные вернулись в лагерь и еле живые от усталости
>> расползлись по баракам. Я уже встал, и каждый татарин, входя в барак с
>> тощим ужином в солдатском котелке, счел своим непременным долгом
>> подойти ко мне и потрепать по плечу или пожать руку. Один лишь Ибрагим
>> не подошел. Нахохлившись и ни на кого не глядя, он сидел в своем углу
>> на нижних нарах и хлебал из котелка пустую лагерную баланду. Он был
>> обижен до глубины души. Все лавры достались мне, а его угнали на общие
>> работы, словно он был совсем ни при чем.
>>
>> Получилось так, хоть я никому не заикнулся о беспомощности Ибрагима,
>> но и немцы и пленные без лишних слов поняли все и, не колеблясь,
>> отстранили его от меня, лишили его радости победы. Татары в бараке
>> подтрунивали над Ибрагимом, а он закипал злобой и лениво огрызался.
>>
>> Потом, в воскресенье, за мной пришел конвоир и повел меня мимо
>> бараков: татарских, русских, украинских, грузинских — только
>> еврейского барака не было— среди всех пленных я был единственным
>> евреем, и знал об этом лишь я один, а знай еще кто-нибудь ~ и лагерь
>> был бы действительно «юден фрай», свободным от евреев. Немец вывел
>> меня за проволоку, на ту сторону дороги, где в каменных, беленных
>> известью домиках под черепичными крышами жила охрана.
>>
>> Мы пришли к дому коменданта. Из открытых окон слышалось множество
>> голосов, мужских и женских, пронзительно верещал патефон.
>>
>> Курт встретил меня в дверях распаренный, в расстегнутом кителе, обняв,
>> как своего, и повел к столу, за которым сидели немецкие офицеры в
>> летной форме. Недалеко от нашего лагеря на берегу моря в бывшем
>> санатории отдыхали выздоравливавшие после госпиталя раненые летчики.
>> Курт устроил для них вечеринку, а чтобы мужчинам не было скучно, велел
>> Аде позвать из соседнего поселка русских девок и женщин. Теперь они
>> сидели вперемежку с летчиками, раскрасневшиеся от вина, смущенно
>> хихикали и нестройно подпевали по-русски патефону. Немцы щупали их,
>> тискали и откровенно спаивали, все время подливая им из бутылок с
>> разноцветными наклейками. У меня свело челюсти, — когда я увидел,
>> сколько вкусной еды, давно позабытой мною, громоздилось в тарелках на
>> столе, а от запахов пошла кругом голова. Почувствовал слабость в
>> ногах, вот-вот рухну в голодном обмороке.
>>
>> Ада, уже изрядно подвыпившая, завидев меня, вдруг вскочила на стул, на
>> ее ногах я увидел мои туфли, а со стула полезла на стол, чуть не
>> рухнула, но ее под— держали, вскочив со своих мест, летчики, и,
>> утвердившись на ногах, стала танцевать на столе, передвигая ноги в
>> моих поблескивающих туфельках, среди бутылок, рюмок и тарелок с едой.
>> Она, видно, имела немалый опыт в таких танцах на столе, потому что не
>> разбила ни одной рюмки. Иногда она высоко задирала ногу и потряхивала
>> ею в воздухе над головами летчиков и пьяных баб, демонстрируя всем мою
>> работу. Она поступала именно так, потому что, покрикивая по-немецки и
>> по-русски, пальцем тыкала в меня:
>>
>> — Это он… такой мастер!.. Его работа!.. Ни за какие деньги такие туфли
>> не купить!
>>
>> Летчики, чтобы удостовериться в качестве моей работы, с хохотом
>> хватали ее за ноги, и чаще не там, где были туфли, а повыше, под
>> юбкой, и громко и дружно одобряли:
>>
>> — Экстра-класс! Вундербар! Отлично!
>>
>> Курт унял шум за столом, подняв свой бокал, и сказал тост, держа левую
>> руку на моем плече, из которого я, мучимый голодными спазмами в
>> желудке, уловил, что я — не русская свинья, а настоящий мастер!
>> Талант. И что я действительный потомок древнего монгольского
>> завоевателя Чингисхана и не опозорил свою расу. Что немцы уважают
>> талант и, хотя я пленный враг, он не питает ко мне вражды, а,
>> наоборот, преклоняется, потому что талант заслуживает поклонения. Курт
>> был пьян и многословен.
>>
>> Мне поднесли выпить. К столу, естественно, не позвали, а оставили
>> стоять рядом. Я пригубил рюмку, и первый же глоток спиртного обжег мои
>> иссохшие от голода внутренности. Пить я не стал, знаками показав, что
>> у меня с животом не все в порядке. Тогда Курт и гости стали хватать со
>> стола все, что попадалось под руку: куски колбасы, жареного мяса,
>> пирожки, груши, виноград, и совать мне. Я двумя руками завернул край
>> моей гимнастерки, и они свалили туда, как в корзину, всю снедь,
>> сколько вместилось. Солдат отвел меня в лагерь, и весь татарский барак
>> всполошился, завидев, какое богатство я принес. Пленные, худущие, в
>> грязном белье, сползали с нар и, поводя голодными носами в воздухе, с
>> заблестевшими глазами окружили меня, как сказочного Деда Мороза,
>> заглянувшего по ошибке в ад.
>>
>> Посреди барака стоял дощатый стол, и, сопровождаемый тяжело сопящей
>> толпой, я подошел к столу и отпустил край гимнастерки. Куски мяса,
>> колбасы, рыбы, гроздья винограда, слипшиеся пирожки высыпались на
>> темные доски стола, и тотчас же над ними, заслонив все от меня,
>> выросла крыша из сплетенных скрюченных рук, — жадно хватавших все, что
>> попадалось.
>>
>> Стол опустел. На нем даже крошки не осталось, а счастливчики юркнули
>> на нары, подальше от голодных глаз соседей, и там, давясь, зачавкали,
>> заскрипели челюстями. Мне так и не удалось отведать ничего из того,
>> что принес. Кажется, и Ибрагиму не досталось, потому что он не вылез
>> из своего угла, когда я пришел. Он обходил меня, старался не замечать,
>> как лютого врага. А ведь я спас ему жизнь. Но этого оказалось мало.
>> Человеческая слабость. Жив остался, а сейчас подавай ему славы,
>> раздели с ним успех. Хотя, если честно взглянуть на вещи, он к нему
>> имел самое отдаленное отношение-Ревность и злоба — нехорошие чувства.
>> Опасные. От них один шаг до подлости. Ибрагим оказался способным на
>> подлость. Он донес на меня. И не немцам. А нашему, русскому, из тех,
>> что переметнулись к врагу, пошли к ним на службу и выслуживались изо
>> всех сил. Их мы опасались куда больше, чем немцев.
>>
>> Ибрагим сообщил, что никакой я не татарин, что я — еврей. Что он ночью
>> слышал, как я во сне разговаривал по-еврейски. Ибрагим спал на другом
>> конце барака и ничего не мог слышать, если б мне даже взбрело на ум
>> заговорить во сне на языке моей мамы, который я едва помнил. Потому
>> что по-еврейски в нашем доме заговаривали лишь тогда, когда хотели,
>> чтобы мы, дети, не понимали, о чем взрослые толкуют.
>>
>> Но случился феномен. Я действительно бормотал на языке, которого не
>> знал, но лишь слышал. Должно быть, от нервного напряжения, в котором
>> пребывал дни и ночи в лагере военнопленных, где я был последним и
>> единственным уцелевшим евреем. И что-то сдвинулось в моей психике, и
>> язык матери, запечатлевшийся, как на патефонной пластинке, в глубинах
>> моего мозга, вдруг ожил и сорвался с моих губ.
>>
>> Соседом по нарам был у меня черноморский моряк, попавший в плен в
>> Севастополе. Тоже татарин. Но москвич, из интеллигентов, едва
>> понимавший свой родной язык, как и я свой. Однажды ночью он меня
>> растолкал и зашептал в самое ухо:
>>
>> Ты — еврей. Во сне бормочешь по-еврейски. Я-то знаю… всю жизнь с
>> евреями жил по соседству.
>>
>> Я, конечно, стал отпираться и тоже шепотом, чтобы другие не услыхали,
>> и попробовал втолковать ему, что все это ему приснилось, что это —
>> бред!
>>
>> Моряк только грустно усмехнулся.
>>
>> — Ладно. Пусть будет так. Но в другой раз забормочешь, я тебя снова
>> разбужу. Я ведь не донесу… а другие… могут.
>>
>> И будил меня несколько раз. Не говоря ни слова. А я тоже молчал.
>> Только смотрели понимающе друг на друга, пока сон снова не одолевал
>> нас.
>>
>> Донес на меня Ибрагим, который физически не мог расслышать, на каком
>> языке я объясняюсь в сонном бреду, потому что его нары были
>> расположены слишком далеко от моих. Мой же сосед шепнуть ему об этом
>> тоже не мог. Бессмысленно. Если уж он решил заложить меня, то зачем
>> это делать через Ибрагима? За выдачу еврея полагалось хорошее
>> вознаграждение, и, уж став иудой совсем, неразумно уступать другому
>> тридцать сребреников.
>>
>> По доносу Ибрагима меня вызвали в комендатуру. Там уже околачивался
>> Ибрагим и, как только меня привели, повторил офицеру охраны, из
>> русских предателей, что я — еврей и он это опознал по моему бормотанию
>> во сне.
>>
>> — Попался? &mda